Родился
в 1895 году, 21 сентября, в Рязанской губернии, Рязанского уезда, Кузьминской
волости, в селе Константинове.
С
двух лет был отдан на воспитание довольно зажиточному деду но матери, у
которого было трое взрослых неженатых сыновей, с которыми протекло почти
все мое детство. Дядья мои были ребята озорные и отчаянные. Трех с половиной
лет они посадили меня на лошадь без седла и сразу пустили в галоп. Я помню,
что очумел и очень крепко держался за холку. Потом меня учили плавать.
Один дядя (дядя Саша) брал меня в лодку, отъезжал от берега, снимал с меня
белье и, как щенка, бросал в воду. Я неумело и испуганно плескал руками,
и, пока не захлебывался, он все кричал: «Эх! Стерва! Ну куда ты годишься?..»
«Стерва» у него было слово ласкательное. После, лет восьми, другому дяде
я часто заменял охотничью собаку, плавал по озерам за подстреленными утками.
Очень хорошо лазил по деревьям. Среди мальчишек всегда был коноводом и
большим драчуном и ходил всегда в царапинах. За озорство меня ругала только
одна бабка, а дедушка иногда сам подзадоривал на кулачную и часто говорил
бабке: «Ты у меня, дура, его не трожь, он так будет крепче!» Бабушка любила
меня из всей мочи, и нежности ее не было границ. По субботам меня мыли,
стригли ногти и гарным маслом гофрили голову, потому что ни один гребень
не брал кудрявых волос. Но и масле мало помогало. Всегда я орал благим
матом и даже теперь какое-то неприятное чувство имею к субботе.
Так
протекло мое детство. Когда же я подрос, из меня очень захотели сделать
сельского учителя и потому отдали в церковно-учительскую школу, окончив
которую я должен был поступить в Московский учительский институт. К счастью,
этого не случилось.
Стихи
я начал писать рано, лет девяти, но сознательное творчество отношу к 16—17
годам. Некоторые стихи этих лет помещены в «Радунице».
Восемнадцати
лет я был удивлен, разослав свои стихи по журналам, тем, что их не печатают,
и поехал в Петербург.
Там
меня приняли весьма радушно. Первый, кого я увидел, был Блок, второй —
Городецкий. Когда я смотрел на Блока, с меня капал пот, потому что в первый
раз видел живого поэта. Городецкий меня свел с Клюевым, о котором я раньше
не слыхал ни слова. С Клюевым у нас завязалась при всей нашей внутренней
распре большая дружба.
В
эти же годы я поступил в Университет Шанявского где пробыл всего 1 1/2
года, и снова уехал в деревню. В Университете я познакомился с поэтами
Семеновским, Наседкиным, Колоколовым и Филипченко.
Из
поэтов-современников нравились мне больше всего Блок, Белый и Клюев. Белый
дал мне много в смысле формы, а Блок и Клюев научили меня лиричности.
В
1919 году я с рядом товарищей опубликовал манифест имажинизма. Имажинизм
был формальной школой которую мы хотели утвердить. Но эта школа не имела
под собой почвы и умерла сама собой, оставив правду за органическим образом.
От
многих моих религиозных стихов и поэм я бы с удовольствием отказался, но
они имеют большое значения как путь поэта до революции.
С
восьми лет бабка таскала меня по разным монастырям, из-за нее у нас вечно
ютились всякие странники и странницы. Распевались разные духовные стихи.
Дeд напротив. Был не дурак выпить. С его стороны устраивались вечные невенчанные
свадьбы.
После,
когда я ушел из деревни, мне долго пришлось разбираться в своем укладе.
В
годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему,
с крестьянским уклоном.
В
смысле формального развития теперь меня тянет все больше к Пушкину.
Что
касается остальных автобиографических сведений,— они в моих стихах.
Октябрь
1925