родился 21 сентября 1895 г. в селе Константиново Рязанской губернии.
«Фамилия Есенин - русская - коренная,
в ней звучат языческие корни - овсень, таусень, осень, ясень, - связанные
с плодородием, с дарами земли, с осенними праздниками», - писал Алексей
Толстой.
Родители Есенина были крестьяне. Обстановка
в семье сложилась довольно сложная. Мать не ладила со свекровью, ее родители
- Титовы - чуждались Есениных. Отец покинул семью, мать была вынуждена
уйти от Есениных. Она отдала маленького сына на воспитание своему отцу
и уехала в город на заработки. «С двух лет по бедности отца и многочисленности
семейства был отдан на воспитание довольно зажиточного деда», - писал в
одной из своих автобиографий будущий поэт.
Дед Есенина, человек суровых религиозных
правил, был старообрядцем. Он хорошо знал священное писание, помнил наизусть
многие страницы библии, жития святых, псалмы и в особенности духовные стихи.
Но к «земному» относился поземному. Дед очень любил внука. «Дедушка пел
старые песни, такие тягучие, заунывные. По субботам и воскресеньям он рассказывал
мне Библию и священную историю», - вспоминал Есенин.
Кроме деда, мальчика знакомила с народным
творчеством и его бабка. «Стихи начал слагать рано, - пишет о себе Есенин.
- Толчки давала бабка. Она рассказывала сказки. Некоторые сказки с плохими
концами не нравились, и я их переделывал на свой лад».
Когда пришла пора учиться, мальчик был
отдан в четырехклассное училище. Учение ему давалось легко. Сказалась атмосфера
грамотности и любви к книге, в которой рос он в семье деда.
В 30 верстах от села Константинова находился
небольшой городок Спас-Клепики, где была «Второклассная учительская школа»,
которая готовила учителей церковно-приходских школ. Сравнительно небольшая
плата за обучение и интернат при школе делали ее вполне доступной для людей
среднего достатка. В эту школу и был отдан в 1909 г. Есенин. Именно здесь,
в Спас-Клепиковской школе, начинается поэтический путь Есенина. Сам он
писал: «Сознательное творчество отношу к 16-17 годам».
Окончив школу в 1912 г. поэт отправился
в Москву к отцу, который к этому времени стал приказчиком у одного из замоскворецких
купцов. Отец «пристроил» сына в контору этого купца. Так весной 1912 г.
началась московская жизнь Есенина. В это время идея внутреннего самосовершенствования,
обогащения духовной жизни, все больше волнует Есенина. В его размышлениях
ощущаются явные следы толстовской философии и евангельского учения. «Итак
я бросил есть мясо, рыбы тоже не кушаю, сахар тоже не употребляю, хочу
скидывать с себя все кожаное, но не хочу носить названия «Вегетарианец»…
В жизни должно быть искание и стремление, без них смерть и разложение».
«Жизнь… Я не могу понять ее назначения, и ведь Христос тоже не открыл цель
жизни, он указал только, как жить. Но чего этим можно достигнуть, никому
не известно».
Вскоре между отцом и сыном наступил разрыв.
В одном из писем Есенин писал: «Был болен и с отцом шла неприятность. Теперь
решено. Я один. Жить теперь буду без посторонней помощи… Я отвоевал свою
свободу. Он мне сказал, что у них мне нечего делать».
Вполне самостоятельная жизнь Есенина начинается
с 1914 г., когда его имя уже довольно часто встречается на страницах художественных
журналов. Большое влияние на поэта оказала Октябрьская революция 1917 г.
В автобиографии 1922 г., написанной за границей, Есенин писал: «Самые лучшие
поклонники нашей поэзии - проститутки и бандиты. С ними мы в большой дружбе.
Коммунисты нас не любят по недоразумению». Все чаще в его стихах начинается
появляться слово «рок», ему мерещится «роковая беда», он пишет об участи
поэта: «роковая на нем печать». Временами он готов уйти из жизни:
Я хочу под гудок пастуший
Умереть для себя и для всех.
Мотив ухода из жизни вместе с прошлым неоднократно
повторяется в его стихах 1920-1921 гг. Мучительные мысли преследуют Есенина.
Они до такой степени изнуряют его, что временами порождают безразличное,
равнодушное отношение к жизни, желание отвернуться от источника своих страданий.
В 1921 г. произошла встреча Есенина с Айседорой
Дункан. Они быстро сблизились и вскоре поженились. О взаимоотношениях Есенина
и Дункан сохранилось немало воспоминаний. Большинство из них говорит о
взаимной искренности обоих. Дункан была весьма внимательна к Есенину, заботилась
о нем. Ко времени их встречи Дункан была чуть ли не вдвое старше Есенина.
И это, конечно, не могло не отразиться на их отношениях. Были и некоторые
другие обстоятельства, которые послужили скорому разрыву. Есенин расстался
с Дункан осенью 1923 г. В последнем письме к ней он писал: «Часто вспоминаю
тебя со всей моей благодарностью к тебе».
Когда Есенин погиб, Айседора Дункан была
в Париже. И. И. Шнейдер телеграфировал ей. Она тяжело переживала смерть
поэта. Писала большую телеграмму, в которой были такие слова: «Я так много
плакала, что у меня нет больше слез…» Меньше чем через два года она погибла
сама…
Еще в 1920 г. Есенин познакомился с Галиной
Артуровной Бениславской (1897-1926). Галина впервые увидела Есенина в 1916
г. во время выступлений и без памяти влюбилась. Позже она мучительно ревновала
его к Айседоре Дункан. С 1923 г. она некоторое время жила с Есениным и
занималась его издательскими делами… Галина была дочерью французского студента
и грузинки. Родители ее вскоре расстались, мать тяжело заболела психически,
девочку удочерили родственники, жившие в латвийском городке Резекне. Окончив
университет, она некоторое время жила в Кремле, работала в секретариате
ВЧК. Унаследованная от матери неврастения давала о себе знать, Галина дважды
лечилась в санаториях.
Когда Есенин стал много пить и болел, Бениславская,
беспредельно преданная поэту, делала все возможное, чтобы спасти его. Это
была борьба за человека и поэта, борьба страстная, самоотверженная и самозабвенная.
«Милый, хороший Сергей Александрович! Хоть немного пощадите вы себя. Бросьте
эту пьяную капитель», - писала она в одном из писем. С болью говорила Галина
о тяжелых для Есенина последствиях «пьяной капители». «Вы сейчас какой-то
«не настоящий». Вы все время отсутствуете. И не думайте, что это так должно
быть. Вы весь ушли в себя, все время переворачиваете свою душу, свои переживания,
ощущения. Других людей вы видите постольку, поскольку находите в них отзвук
вот этому копанию в себе. Посмотрите, каким вы стали нетерпимым ко всему
несовпадающему с вашими взглядами, понятиями. У вас это не простая раздражительность,
это именно нетерпимость», - писала Галина. Всем своим существом Бениславская
привязалась к Есенину и его родным. Через год после смерти поэта - 3 декабря
1926 г. - она застрелилась на его могиле и завещала похоронить ее рядом
с ним.
Она оставила на могиле две записки. Одна
- простая открытка: «3 декабря 1926 г. Самоубийство здесь, хотя я знаю,
что после этого еще больше собак будут вешать на Есенина… Но ему, и мне
это все равно. В этой могиле для меня все самое дорогое». У нее были револьвер,
финка и коробка папирос «Мозаика». Она выкурила всю коробку и, когда стемнело,
отломила крышку коробки и написала на ней: «Если финка после выстрела будет
воткнута в могилу, значит, даже тогда я не жалела. Если жаль - заброшу
ее далеко». В темноте она дописала еще одну строчку, наехавшую на предыдущую:
«1 осечка». Было еще несколько осечек, и лишь в шестой раз - прозвучал
выстрел. Пуля попала в сердце.
В 1925 г. состояние Есенина становилось
все худшим. В. Ф. Наседкин вспоминает: «В апреле поползли слухи о близкой
смерти Есенина. Говорили о скоротечной чахотке, которую он, простудившись,
будто бы поймал на Кавказе. В половине мая Есенин опять в Москве. Он похудел
еще больше и был совершенно безголосый. Да и во всем остальном он уже не
походил на прежнего Есенина. Одетый скромно, он смахивал на человека, только
что выбежавшего из драки, словно был побит, помят.
О болезни с его же слов я помню следующее:
- Катались на автомобиле. Попали в горы.
В горах, знаешь, холодно, а я в одной рубашке. На другой день горлом пошла
кровь. Я очень испугался. Чагин вызвал врачей. «Если не бросишь пить, через
три месяца смерть», - сказали они и положили меня в больницу. Праздник,
Пасха, а я в больнице. Мне казалось, что я умираю. В один день я написал
тогда два стихотворения: «Есть одна хорошая…» и «Ну, целуй меня, целуй…»
Однажды В. Ф. Наседкин спросил С. Есенина:
- С чего ты запел о смерти?
«Сергей, как будто заранее был готов к
такому вопросу, торопясь, стал доказывать, что поэту необходимо чаще думать
о смерти и что, только памятуя о ней, поэт может особенно остро чувствовать
жизнь. Разговор о том же через некоторое время повторился. Есенин ночевал
у меня, придя пьяным часа в три ночи. Утром, проснувшись, он как-то безучастно
ждал завтрака. Вид у него был ужасный. Передо мной сидел мученик.
- Сергей, так ведь недалеко до конца.
Он устало, но как о чем-то решенном, проговорил:
- Да… я ищу гибели.
Немного помолчав, так же устало и глухо
добавил:
- Надоело все.
Мне показалось тогда, что Есенин теряет
веру в себя.
Пьяный Есенин стал невозможно тяжел. От
одного стакана вина он уже хмелел и начинал «расходиться». Бывали жуткие
картины. Тогда его жена Софья Андреевна и сестра Екатерина не спали по
целым ночам. Отрезвев, Есенин говорил, что из того, что случилось, он ничего
не помнит. По моим наблюдениям, в этом была правда наполовину. Однажды
я был свидетелем его бредового состояния. У Есенина начались галлюцинации.
Усиливалась мания преследования».
Е. А. Устинова, которая часто была откровенна
с поэтом, после его смерти вспоминала:
«Помню, заложив руки в карманы, Есенин
ходил по комнате, опустив голову и изредка поправляя волосы.
- Сережа, почему ты пьешь? Ведь раньше
меньше пил? - спрашивала я.
- Ах, тетя, если бы ты знала, как я прожил
эти годы! Мне теперь так скучно!
- Ну, а творчество?
- Скучное творчество! - Он остановился,
улыбаясь смущенно, почти виновато. - Никого и ничего мне не надо - не хочу!
Шампанское, вот веселит, бодрит. Всех тогда люблю и… себя! Жизнь штука
дешевая, но необходимая. Я ведь «божья дудка».
Я попросила объяснить, что значит «божья
дудка». Есенин сказал:
- Это когда человек тратит из своей сокровищницы
и не пополняет. Пополнять ему нечем и неинтересно. Я такой же».
Перед отъездом из Москвы в Ленинград Есенин
побывал у всех своих родных, навестил детей - Константина и Татьяну (от
первого брака с Зинаидой Райх) и попрощался с ними. Пришел перед отъездом
и к своей первой подруге - Анне Романовне Изрядновой, когда-то работавшей
вместе с Есениным корректором в типографии Сытина. (У Изрядновой рос сын
Есенина Юрий, родившийся 21 января 1915 г.)
С. Б. Борисов вспоминал:
«В день перед отъездом в Ленинград встретил
Есенина ночью в клубе Союза писателей. Вид у него был жуткий - растерзанный,
лицо желтое, дряблое и глаза красные, как у альбиноса. А в клубе имелось
распоряжение - не подавать Сергею вина. После долгих разговоров пришлось
уступить. Он мог уйти в какой-либо притон. Дрожащими руками он наливал
в стакан вино и говорил о том, что уедет, бросит пить и начнет работать.
Говорил тихо, проникновенно и прочел новое стихотворение. А потом как-то
спросил:
- Умру - жалеть будете?»
24 декабря 1925 г., в первый день своего
последнего пребывания в Ленинграде, Есенин, не застав дома Эрлиха, едет
в «Англетер», где живут Устиновы. Ему удается получить свободный номер.
Весь воскресный день 27 декабря Вольф Эрлих
провел в гостях у Есенина. Утром, разрезав себе руку, Есенин написал свое
последнее предсмертное стихотворение. Пили чай и пиво. Днем Эрлих ненадолго
покинул поэта, затем снова вернулся. Около шести часов вечера, по его словам,
ушли Устиновы, которые в тот вечер тоже гостили в номере Есенина. В номере,
кроме хозяина, оставались Эрлих и журналист Д. Ушаков, который также проживал
в «Англетере». Часов в 8 вечера Эрлих тоже простился и ушел. Дойдя до Невского
проспекта, он вспомнил, что забыл портфель, и вернулся. В номере Есенин
был один. Он просматривал старые стихи. Эрлих не стал задерживаться: еще
раз простился и ушел. На прощание, Сергей сказал ему, смеясь, что сейчас
пойдет будить Устинова.
Описывая день 27 декабря, сам Устинов и
его жена также создают картину в целом довольно идеальную (если не считать,
конечно, эпизода с разрезанной рукой и стихотворения, написанного кровью):
разговаривали, шутили, ужинали…
Следующее появление Эрлиха в «Англетере»
- утро 28 декабря. Вместе с Елизаветой Устиновой они попытались войти к
Есенину - дверь была заперта. Тогда они позвали на помощь В. М. Назарова,
коменданта гостиницы, тот запасным ключом ( по воспоминаниям Устиновой
- отмычкой) открывает дверь в 5-й номер… «Комендант открыл и ушел. Я вошла
в комнату, - вспоминает Е. А. Устинова. - Кровать была не тронута, я к
кушетке - пусто, к дивану - никого, поднимаю глаза и вижу его в петле у
окна».
А вот что пишет о последнем дне Есенина
литератор Лазарь Берман, который знал поэта с 1915 г. В тот вечер он решил
навестить старого знакомого:
«От редакции «Ленинских искр», в которой
я работал, было недалеко до «Англетера», где, как я узнал, он остановился.
Приближаясь к дверям его номера, я услышал из комнаты приглушенный говор
и какое-то движение. Не приходилось особенно удивляться - о чем я подумал,
- что едва ли я застану его одного. Постучав и не получив ответа, я отворил
дверь и вошел в комнату. Мне вспоминается она как несколько скошенный в
плане параллелограмм, окно слева, справа тахта. Вдоль окна тянется длинный
стол, в беспорядке уставленный разными закусками, графинчиками и бутылками.
В комнате множество народа, совершенно мне чуждого. Большинство расхаживало
по комнате, тут и там образуя отдельные группы и переговариваясь. А на
тахте, лицом кверху лежал хозяин сборища Сережа Есенин в своем прежнем
ангельском обличии. Только печатью усталости было отмечено его лицо. Погасшая
папироса была зажата в зубах. Он спал. В огорчении стоял и смотрел на него…
На следующее утро, спешно наладив работу
редакции, часу в десятом, я снова направился к Есенину. Внизу, навстречу
мне, из входных дверей появился мой знакомый, ленинградский поэт Илья Садофьев.
- Куда спешите, Лазарь Васильевич? - спросил
он.
- К Есенину, - бросил я.
Садофьев всплеснул руками:
- Повесился!»
То, что случилось в «Англетере» поэт предсказал
еще в 1916 г.:
В зеленый вечер под окном
На рукаве своем повешусь…
«Это страшная и в то же время такая жалкая
гибель всколыхнула общественное сознание, - писал критик П. Медведев в
1926г. - Оказалось необходимым понять и уяснить эту развязку большой и
сложной человеческой трагедии. Не столько творчество Есенина, сколько он
сам оказался в центре внимания. В стихах его искали объяснения его жизненной
драмы. Литературная личность поэта была заслонена его житейской биографией.
Стихи поэта превратились в свидетельские показания, если не в последнее
слово подсудимого».