facts-life

facts-life Александр Тарасов ПАМЯТИ ОПАВШЕГО КЛЕНА

Наверное, все мы, соотечественники, знаем – или хотя бы единожды слышали – это стихотворение. «Клён ты мой опавший, клён заледенелый». Но никто, наверное, не задавался всерьёз вопросом, а рос ли где-нибудь тот самый клён – настоящий, один-единственный и потому совершенно особенный, вдохновивший великого поэта на написание этих строк. Мы вообще отвыкли от той мысли, что в этом мире что-то взаправду есть. Скорее уж мы поверим, что весь этот мир нам только снится, а точнее – внушён каким-нибудь особенным «пиаром», гипнозом, или ещё какой-нибудь гадостью.
Хорошо, что это всё-таки не так. Я хочу рассказать о литературно-детективном расследовании, которое провёл полковник милиции в отставке Эдуард Александрович Хлысталов, в своё время успешно трудившийся старшим следователем на Петровке, 38. И, надо заметить, богатый опыт юриста-практика помог заслуженному работнику МВД обогатить есениноведение блестящим открытием.

Клён заледенелый

Отправной точкой для уникального расследования послужила Хлысталову поставленная Есениным в автографе стихотворения дата – 28 ноября 1925 года. Подробно изучив биографию поэта, Эдуард Александрович выяснил, что в это время Есенин жил в психиатрической клинике 1-го Московского университета. Туда поэт вынужден был лечь, спасаясь от преследования властей, инициировавших проведение следствия в отношении Сергея Александровича по ничтожному поводу – словесной перепалке в поезде, следовавшем из Баку в Москву. Двое попутчиков-оппонентов Есенина, дипломатический курьер Адольф Рога и начальник отдела благоустройства Москвы Юрий Левит, люди весьма влиятельные, добивались, чтобы Народный комиссариат иностранных дел потребовал от прокуратуры привлечь их обидчика к уголовной ответственности. Помочь Есенину пытался Анатолий Луначарский, но даже вмешательство наркома просвещения не спасло поэта, остававшегося под дамокловым мечом. Не видя иного выхода, Сергей Александрович 26 ноября согласился на госпитализацию в платное психиатрическое заведение, куда он прибыл в сопровождении доктора Петра Зиновьева.

Разыскав подследственного, сотрудники ГПУ уже 28 ноября двадцать пятого года выдвинули требование, чтобы руководивший психоневрологическим лечебным заведением профессор Петр Борисович Ганнушкин дал «добро» на выдачу им пациента. Но ответственный медработник не подчинился, выдав суровым визитёрам лишь официальную справку: «Больной Есенин С. А. находится на излечении в Психиатрической Клинике с 26 ноября с/г по настоящее время, по состоянию своего здоровья не может быть допрошен в суде».

Зная о том, что последние несколько лет поэт не бывал в зимней деревне, Хлысталов решил проверить свою догадку о «городских корнях» есенинского клёна. Исходя из того, что стихотворение было действительно сочинено в клинике, Эдуард Александрович предположил, что на её территории стояло «нагнувшись под метелью белой» кленовое дерево.

Чтобы раздобыть объективное подтверждение своей изящной логической гипотезе, Хлысталов направил в Гидрометцентр СССР запрос с просьбой сообщить о погоде, зафиксированной в столице в период с 26 по 28 ноября 1925 года. Из Гидрометцентра страны ответили: «Сведения о погоде в г. Москве по данным метеостанции ТСХА (обсерватории Михельсона): высота снежного покрова неизвестна, но снег лежал. 28 ноября снега выпало 9,4 миллиметра, ветер юго-западный 8 метров в секунду, температура один градус мороза, дула низовая метель».

Получив этот документ, бывший сотрудник милицейской юстиции окончательно уверился в собственной правоте. Удача сопутствовала Хлысталову и дальше: он недалеко от столичной Пироговской улицы нашел действующую и поныне клинику – построенное на средства благотворителей двухэтажное здание конца ХIХ века, которое неплохо сохранилось до наших дней. Правда, перед парадным подъездом красовались молодые клёны, а Эдуард Александрович искал столетний. К неожиданному посетителю администрация отнеслась уважительно, о чём впоследствии Хлысталов упомянул в своей публицистической книге «13 уголовных дел Сергея Есенина», поведав о радостном финале поисковой кленовой эпопеи:

«…В виде исключения мне разрешили пройти в палаты. В белом халате поднимаюсь на второй этаж. Где-то здесь должна быть палата Есенина. Из широченного окна в коридоре я увидел его – старый клен.

Сразу представил, как, набросив на плечи меховое пальто, униженный и оскорблённый, поэт печально смотрел на облетающие деревья. На дворе пронзительно холодно, ветрено, за двойными рамами гудит метель. Несколько золотых листьев крепко вцепились в родные ветки. Ледяной ветер пытается их сорвать…

…Я привёл к этому клёну племянницу поэта Татьяну Петровну Флор. Она зарыдала… Потом подарила книгу с надписью: «Эдуарду Александровичу с благодарностью за встречу с клёном».

«Полоса на шее не видна»

Психиатрическая больница – грустное место. Тем не менее, Есенин в те годы был, что называется, в хорошей форме, строил радужные планы на ближайшее будущее. Известно, что в 1925 году поэт заключил договор о публикации своих творений. «Вот в России все поэты умирали, не увидев полного издания своих сочинений. А я вот увижу своё собрание. Ведь увижу!» – радовался Сергей Александрович.

Однако ему не посчастливилось подержать в своих руках даже первый том из этого выпуска.

Психиатрическую клинику Есенин самовольно покинул 21 декабря 1925 года. Через несколько дней поэт уехал в Ленинград, и 24 декабря поселился в гостинице «Англетер» («Интернационал»), где и случилась трагедия.

В маленькой мертвецкой, у окна,
Золотая голова на плахе:
Полоса на шее не видна –
Только кровь чернеет на рубахе…

Так откликнулся на гибель Есенина поэт В. Князев. Напомню, что труп Сергея Есенина был обнаружен 28 декабря 1925 года в пятом номере печально известной гостиницы «Англетер», находившейся в городе на Неве.

До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей, -
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

Эти две строфы, написанные кровью, посчитали предсмертным письмом выдающегося русского поэта. И хотя не было проведено обстоятельного расследования происшествия, газеты, как по команде, разнесли по стране категорический вердикт, что-де Есенин покончил жизнь самоубийством, повесившись на трубе парового отопления. Откуда же –и главное, зачем – тогда это утверждение: «полоса на шее не видна»?

Хлысталов взялся за восстановление картины случившегося.

«Пятнадцать лет назад мне прислали письмо. Я работал старшим следователем в управлении милиции Москвы, на Петровке, 38. Письмо в обыкновенном конверте, с простой трёхкопеечной маркой. Таких ежедневно приходило множество, но это запомнилось на всю жизнь, хотя до сих пор не знаю отправителя», – с этого признания начинается книга Эдуарда Хлысталова «13 уголовных дел Сергея Есенина», вышедшая в 1994 году в издательстве «Русланд».

В почтовом отправлении из Рязани лежали две фотографии, без какого-либо письменного комментария. На первом снимке был запечатлён поэт, которого «только что вынули из петли». Однако «на фотографии не было характерных признаков наступления смерти от удушения»! Не могло не насторожить опытнейшего следственного работника и то, что на лбу Есенина имелась глубокая вмятина, по краям которой имелась опухоль.

На второй фотокарточке были засняты стоявшие рядом с гробом поэта напуганные мать погибшего, сёстры, жена Софья Толстая, бывшая супруга Зинаида Райх со своим мужем Всеволодом Мейерхольдом. Под увеличительным стеклом и тут на лице усопшего заметны загадочные травмы.

Проведя частное расследование, Хлысталов подробнейшим образом, с использованием документов, обосновал своё твёрдое убеждение в том, что Сергея Есенина убили, а затем инсценировали самоубийство.

Не всем пришлась по душе популярность поэта, поэтому он подвергался всевозможным нападкам и преследованиям. Против Есенина возбудили целый ряд уголовных дел. Лишь после смерти Сергея Александровича отменили санкции на его арест и прекратили эти уголовные дела.

«Я такой же неудачник, как и ты»

- Моя первая встреча с Есениным произошла давно, – вспомнил Эдуард Хлысталов, – в незабываемый сорок второй год… Положение в Москве было осадное, время было карточное, голодное, жизнь человека не стоила ломаного гроша. Наша мать, имея на руках двоих детей, работала надомницей. На складе швейной мастерской ей под расписку выдавали кучу спёкшихся от крови шинелей и гимнастёрок убитых красноармейцев. Мы эти шинели и гимнастёрки везли домой, в ручье стирали, сушили, выкраивали уцелевшие куски ткани и шили рукавицы. Всё оставшееся тряпьё собирали и за вычетом естественной убыли сдавали на склад.

Два раза в неделю мы связывали тяжелейшие сумки, по одной перекидывали через плечо, по две брали в руки и, еле передвигая ноги, тащились до маминой работы. На наше счастье, мастерская находилась недалеко от трамвайной остановки. Попасть туда можно было только пешком… Или выйти из трамвая у ворот Ваганьковского кладбища, пересечь его по диагонали, а там уже недалеко.

Первый путь был длиннее и поэтому намного трудней. По кладбищу ходить боялись. В то время шпаны было предостаточно и не каждый злоумышленник, выхватив опасную бритву, мог догадаться, каким «добром» набиты наши сумки. Иногда, махнув на все опасности рукой, мы выходили из трамвая у кладбища и, не оглядываясь по сторонам, пробегали по его узким дорожкам.

Однажды… мать не выдержала бега и осела на прелую прошлогоднюю листву. Рядом свалился и я. Пока мы перевели дух, мой взгляд упал на невысокое корявое деревце со срезанной корой. На светлой древесине были нацарапаны какие-то слова. Приблизившись, я по слогам прочитал: «Я такой же неудачник, как и ты». Только после этого моё внимание привлёк чуть видимый под ногами могильный холмик с ржавым крестом и надписью на кресте – «С. Есенин».

Прошло время, и на могиле Есенина появилась сначала гранитная глыба с барельефом поэта, а затем здесь был воздвигнут беломраморный надгробный памятник работы скульптора Анатолия Бичукова, народного художника России. Столетие со дня рождения «последнего поэта деревни», которое широко отмечалось в нашей стране осенью 95-го, профессор А. Бичуков ознаменовал созданием нового памятника гениальному лирику.

Второго октября 1995 года статный бронзовый Сергей Есенин, на лице которого навечно застыла задумчиво-мечтательная одухотворённость, встал во весь рост в самом сердце поэтической Москвы – неподалёку от памятника Александру Пушкину, между театром, носящим его имя, и не менее знаменитым МХАТом имени Горького.

И перед семью тонкоствольными берёзками с ярко-солнечной листвой, как будто напомнившими о всенародно любимом есенинским стихотворении «Отговорила роща золотая…»