В ночь с 14 на 15 июля 1939 года была убита актриса Зинаида Райх, бывшая жена Сергея Есенина.
Люди, знавшие поэта, вспоминали, что в свое время Есенин тяжело переживал разрыв с Райх, ушедшей к режиссеру Мейерхольду, и, бывая пьян, частенько порывался "идти и бить Зинке морду".
Что ж... Любил, наверное. Но смерть актрисы не стала концом большой драмы. Как не была и ее началом.

Все началось гораздо раньше. Черт дернул режиссера ГОСТИМ – Государственного театра имени Мейерхольда – совершить злополучный жест. Еще выпуская к пятилетию создания Красной Армии спектакль "Земля дыбом", он торжественно посвятил творение, прежде всего, "Первому Красноармейцу РСФСР Льву Троцкому". В 1923 году такое посвящение никого не удивляло, а в 30-е страшно было о нем вспоминать. Ведь Сталин не забывал ничего.
А тут еще покровительство В. С. Мейерхольда молодому музыкальному гению Шостаковичу, гонения на которого начались после редакционной статьи в "Правде" – "Сумбур вместо музыки". Разгорелась общесоюзная дискуссия о формализме и натурализме в искусстве, явившаяся, по сути, грубой проработкой. По подсказке свыше возник термин "мейерхольдовщина".
Режиссер, правда, надеялся на спасение. Таковым должна была стать постановка спектакля "Одна жизнь" по роману " Как закалялась сталь". Премьера готовилась к 20-летию Октября. Всеволод Эмильевич творил "первую настоящую советскую трагедию. Суровую, горькую, но опаленную верой в бессмертие идей революции".
А результат был предрешен. В рецензии "Одна жизнь" называлась "политически вредной и художественно беспомощной вещью", подчеркивавшей "фатальную обреченность бойцов революции". Таким образом, весь творческий путь театра с маху перечеркивался. А 8-го января 1938 года постановлением правительства и сам ГОСТИМ прекратил существование.
Оказавшегося не у дел Мейерхольда в мае 1938 года приютил в руководимом собой оперном театре Станиславский, но это покровительство было недолгим. 7 августа того же года корифей сцены К. С. Станиславский скончался.
В таких-то условиях жена опального режиссера Зинаида Райх написала письмо Сталину. В нем женщина говорила о несогласии с закрытием театра своего мужа, а еще о том, что не разбирающемуся в искусстве не дано о нем судить, как и далеким от политики актерам неинтересна политика...
Видимо, письмо это и стало приговором супружеской паре. Есть воспоминания Михаила Чехова о последней встрече с Мейерхольдом в Берлине. Чехов просил режиссера не возвращаться в Россию из опасения ареста, но услышал в ответ:
- Все знаю, но тем не менее вернусь.
- Почему? - удивился Чехов.
- Из честности.
Как окажется, ценой такой честности станет жизнь, и не одна.
20 июня 1939 года за Мейерхольдом пришли с ордером на арест. Одновременно в квартире режиссера в Брюсо веком переулке Москвы был учинен обыск. В протоколе обыска зафиксирована жалоба гражданки 3. Райх, протестующей против особо рьяных методов одного из агентов НКВД. Впоследствии старательный служака получит нагоняй от начальства, но не за проявленную грубость и дерзость, а за "допущенное протоколирование жалоб непосредственно обыскиваемым".
После трех недель допросов с побоями 65-летний арестованный Мейерхольд подписал-таки нужные следствию показания. Но он не знал и никогда уже не узнает, что в эти же дни в его квартире, в 10 минутах ходьбы от Лубянки, разыгрывается другая трагедия – продолжение его собственной.
Июльским вечером в квартиру Зинаиды Николаевны Райх позвонили и зашли двое, представившиеся агентами НКВД.
Под предлогом проверки печати на кабинете режиссера они осмотрели квартиру. В это время дети актрисы (от Есенина) отсутствовали: сын Константин уехал под Рязань, дочь Татьяна - на дачу под Москвой. В квартире, кроме хозяйки, оставалась домработница Лидия Чарнецкая.
Двое пришельцев побывали в кабинете Мейерхольда, все внимательно осмотрели, но балконную дверь оставили отворенной.
Затем, не закрыв кабинет на замок, вновь опечатали помещение и удалились.
...Зинаида Николаевна села в своей комнате за столик. Денег на жизнь не было, и она решила обменять облигации. Достала их из шкатулки и стала пересчитывать.
Тем временем две мужские фигуры обошли дом, прошли во двор, залезли на крышу какого-то сарайчика, а оттуда перемахнули через перила балкона. Затем вошли в кабинет, распахнули дверь в квартиру, через коридор пробежали мимо занавески, за которой спала домработница, и ворвались в комнату хозяйки. Райх еще сидела за столиком. Визитеры подскочили к ней – один схватил сзади за руки, другой стал наносить удары ножом в грудь. От крика домработница проснулась, вскочила, но тут же сама получила удар по голове и свалилась без чувств. Один из нападавших рванулся через балкон, второй сбежал по лестнице, захлопнув за собой входную дверь.
На Шум из своей каморки выглянул дворник Сарыков. Он-то и успел заметить, что двое нырнули в ожидавшую их черную машину, тут же скравшуюся.
В дверь Мейерхольда Сарыков достучаться не мог, поэтому, приставив лестницу, проник в квартиру через окно кухни. Увидев окровавленных женщин, он вызвал "скорую".
Последними словами Зинаиды Николаевны в машине были: "Не трогайте меня, доктор, я умираю". По пути в больницу Райх скончалась. Ей было нанесено 8 ножевых ран.
Похороны актрисы были более чем скромными. "Сверху" пришло указание не привлекать к ним внимания, а артист Москвин скажет отцу погибшей: "Общественность отказывается хоронить вашу дочь". Упокоилась Райх на Ваганьковском кладбище.
Сразу же после похорон агенты НКВД объявили Татьяне и Константину Есениным, что те выселены, должны устраиваться сами, а квартира переходит в распоряжение НКВД. Никакие ходатайства, письма и хождения по инстанциям результата не дали, хотя жилплощадь была полностью выкуплена Мейерхольдом.
Рана домработницы Чарнецкой оказалась нетяжелой, и через несколько дней женщина выписалась. Вскоре ее арестовали. Следствие было недолгим: допытывались, сможет ли она опознать убийц. Но перепуганная насмерть свидетельница никого не запомнила. Тогда бывшую домработницу отправили в лагерь, отбывать наказание неизвестно за что.
Через месяц после убийства Райх в квартиру пришли строители, разделять ее на трех- и двухкомнатную, с отдельными выходами.
В октябре три комнаты отдали юной особе из НКВД, послухам, весьма приближенной к любвеобильному Берии. Двухкомнатную получил шофер Лаврентия Павловича, правда, вскоре обменявший подарок на другую жилплощадь.
Уже в годы войны были арестованы соседи Мейерхольда по дому – артист Большого театра Головин Д. Д. и его сын. Им приписали убийство 3. Н. Райх. Оба были осуждены, но спустя несколько лет оправданы и освобождены. Дело Головиных было грубо сфальсифицировано, но все попытки артистов Большого театра заступиться за своею товарища оказались тщетными…
Гражданин Всеволод Мейерхольд копию обвинительного заключения получил в Бутырке ко дню своего рождения – 28 января. Через три дня председатель Военной Коллегии Верховного суда СССР В. Ульрих решил: "Дело заслушать в закрытом судебном заседании, без участия прокурорского надзора, защиты и вызова свидетелей". Статья обвинения была 58-я...
В этот же день Мейерхольда перевезли в подвал Военной Коллегии. Судебное заседание состоялось 1 февраля 1940 года. Приговор – ВМН.
На другой день в подвале раздался выстрел. Бывшего режиссера не стало.
С ним вместе расстреляли Боярского-Шимшелевича и Михаила Кольцова. Трупы расстрелянных ночью увезли в неизвестном направлении.
Зато Ульрих после войны получил звание генерал-полковника юстиции, умер естественной смертью и его с пышными почестями похоронили на Новодевичьем кладбище.
 

А. Довбня